I  Мелодия.

Ночь тёмным покрывалом надёжно укутала все улицы северной части города. Её излишняя забота не успокаивала, не грела озябшие от страха пальцы, а лишь навеивала ужасающую духоту, заставляла почувствовать себя единственным прохожим в пустых переулках и скверах. Одинокие площади, безмолвные дороги и подворотни – всё это часть глухой ночи, её леденящей душу тиши и блеклого света затухавших фонарей. Казалось, что одним лишь спутником на пути моём была луна, но и она то и дело предательски скрывалась за мрачными тучами в чёрных небесах.
Несмотря на то, что я, по сути, - человек, не знавший прежде никогда ни страха, ни отчаяния, впрочем, как и одиночества, сейчас я ощущал себе жуткую тяжесть пустого города, гнетущую и грубую.
Из моего воображения то и дело выскакивали странные образы, оживали причудливые тени деревьев и домов, а за каждым углом мерещился психопат-убийца.
Может я просто параноик?
Хах, возможно. Во всяком случаи это более приемлемое объяснение моему поведению. Вывод сей хотя бы не задевал моё самодовольное мужское эго.
У меня был ещё один вариант, однако его я старался не пускать в свои мысли… Ну ещё бы! Честное слово, веду себя как пугливая девица, поджидающая за ближайшим домом маньяка! Чего, спрашивается, тогда бояться рослому бугаю с килограммовыми цепями на многочисленных металлических ремнях? Разве что гламурного стилиста-педофила с метровыми ножницами и розовыми резиночками, стразами наизготове. Вот уж от кого бы я на всех парах рванул прочь.
Но сейчас было какое-то совсем иное ощущение, щемящее и горькое. Оно давило на горло, болезненно сжимая тонкие нервы и ткани мои. В голове невольно всплывали картины из ужастиков чокнутых американских режиссёров и грубые песенки-сказки в «шикарном» исполнении хриплых обкуренных мужских голосов.  Жалко я не прихватил свой плеер или хотя бы телефон. Уж лучше слушать жутковатые завывания басов и истории про мертвецов, чем проникаться и внимать оглушающей тишине, звенящей и ненормальной.
…Никогда ещё не видел такой тёмной и пугающей ночи, как сейчас. Да и не захотел бы никогда… Однако такой участи с удовольствием пожелал бы своим «дружкам». Было бы весело наблюдать, как они глухо, с переменным завыванием на разные лады от любой резкого шороха в кустах шарахались. Или метались от одного потухшего фонаря к другому, ища защиты у сомнительного источника света.
От беззвучного злобного смеха руки мои затряслись мелкой дрожью, а горло и грудь загорелись, запылали ехидными нотами. Гулкое гоготание вырвалось наружу и разнеслось по тихим переулкам дремлющего города.
Немного успокоившись и, наконец, вспомнив в какой затруднительной ситуации нахожусь, я прислушался. Ярко выраженное, громкое и чёткое эхо всё ещё разливалось по пустым улицам, не желая умолкать.
Опять-таки мне стало совсем не по себе. Наверно, потому что на месте моих рослых дурней был я. И никто иной… И, чёрт возьми, меня этот факт вовсе не приводил в восторг.
Стараясь шагать ровно и не слушать шуршащий лепет за спиной, я пошёл быстрее. Прибавлять ходу не было никакого  смысла, однако мне всё же хотелось поскорее убраться отсюда, подальше от назойливого молчания города.
Право, это было огромной глупостью – пойти одному по северному району. Я, конечно, не трус и во всякую фигню про вампиров, оборотней и прочее никогда прежде не верил. Но в эти мгновения мне казались все небылицы вполне реальной штукой, не таким уж и тупым бредом сумасшедшего…
Вокруг моего высокого силуэта то и дело возникали из тьмы громадные тени. Они то уменьшались, то росли вширь, то резко «худели», танцевали, метались, кружились из стороны в сторону. От каких предметов они отходили и от чего менялись так неожиданно, я не знал, да и думать об этом совсем не хотел. Я предпочёл бы остаться в неведении, если б мог. Однако любопытство моё было, примерно, равносильно страху и упрямству. После минутной борьбы с самими собой безотчётный ужас всё же взял своё и приказал немедленно моей снедаемой интересом большей части разума заткнуться. Инстинкт самосохранения согласно поддакнул и дал пинка мне под зад для скорости. Противиться я не стал, может оно и к лучшему… Честно, я с этими чувствами был солидарен. Во всяком случае это решение было довольно разумным, хотя на поступки из подобной категории я решался редко.
В общем, как бы там ни было, я уже почти бежал по тёмным скверам и переулкам. Пока не свернул в глухую и совсем пустую подворотню. Я бы развернулся и двинулся по более широким улицам, но…
Резкий скрежет ржавой шестерёнки по металлическим стенкам. Щелчок, жалкий стон железа и грубый отзвук первой ноты. Хрипящий треск и «заикание» тонкой пластины слились неожиданно в мелодию, звонкую, перекатывающуюся с одной тональности на другую, с отголоска беспомощного эха стали на первые звучания музыки. Музыки, разрывающей ушные перепонки. Такой красивой и… опасной, зовущей. Инструмент, в котором она была заточена, явно фальшивил. Как будто неопытные детские пальчики неумело завели шкатулку и неожиданно отпустили хрупкий ключик, совершенно не заботясь о результате своей небрежности, лишь бы работало. Старинный механизм с порывистым и суровым ветерком настоящего работал неслаженно, постоянно то и дело заедая на сложных нотках и стеная, жалуясь на давно не сменённые детали.
Сердце моё ушло в пятки, а то и вовсе – в асфальт. Среди ночи эта громкая, с каждой секундой нараставшая мелодия замораживала пылавшую страхом кровь в моих жилах. От этого чувства не становилось легче – отнюдь, от её детского невинного смешка в тёмной глуши сознание уплывало на второй план, уступая место необъятному ужасу и беспокойному стуку нервов в висках.
Кажется, только что к моим ногам упала записка с контекстом типа: «Ты, конечно, как хочешь, а я поехала. Срочно сматываю удочки. Целую, твоя крыша.» Хаха… Я свихнулся, какая жалость…
Я хотел было последовать примеру своей уважаемой спутницы и рвануть со всех ног, но как раз последние меня и подвели – будто приросли к земле.
Сказать, что мне было очень не по себе – это не сказать ничего. Странно, что всего лишь пара скрежетаний музыкальной шкатулки, неопределённых, грубых и таких… чётких, в одно мгновение лишили меня способности здраво мыслить. Это просто смешно… Напугать музыкой – это уж совсем для конченых трусов… Однако ведь эта мелодия была совсем иной. Она настораживала своей чистотой, непорочностью что ли… Как будто вовсе и не хотела приковать меня к земле скрипом старых механизмов. Нечаянно. Рассеянно… По-детски наивно, неосторожно…
Буквально обезумевшим от ужаса взглядом я исследовал подворотню в поисках источника жуткой музыки. Мои зрачки довольно долго беспокойно ощупывали асфальт впереди себе попусту – ещё не привыкли к кромешной тьме, что царила в глубине переулка. Через какой-то промежуток времени, части от целого часа, что казался мне вечностью, я, наконец, нашёл единственное светлое пятно во мраке, местечко в самом дальнем уголке двора – тускло освещённую витрину магазина.
Я заставил себя оторваться с огромным трудом от земли и неспешно двинуться к лавке. Как ни странно, леденящий душу звук шёл именно оттуда. Какое невероятное совпадение… Да, просто совпадение, и, надеюсь, это всего лишь мой очередной глюк. Не хочется верить, что моё единственное спасение – на самом деле мой последний кошмар, способный свести меня с ума, лишить разума и жизни. Но сейчас у меня нет выбора. Либо туда, либо снова во тьму.
Подойдя почти вплотную к запотевшему и поцарапанному стеклу, я не смог ничего толкового разглядеть. Витрина была занавешена буро-малиновыми шторами с какими-то неприглядными и совершенно нелепыми узорами.
Пф-ф-ф… Какая безвкусица! Бр-р… Но, несмотря на это, с виду глупое и безнадёжно безобразно сотканное покрывало, магазин манил к себе и отпугивал одновременно. А треклятая музыка же стала лишь ещё громче. Сомнений больше не оставалось:  она лилась оттуда, из-за бесцветных окон и ржавых петель двери.